Теперь слезы бежали уже по его щекам. И была уже ее очередь сказать:
— Знаешь что? Я смотрю, ты тоже его любил!
— Да. Я даже ревновал его к тебе. Только никому об этом не говори.
— Не знаю, как она, а уж я об этом точно никому не скажу, — сказала Эмили Фентрисс, наливая еще вина.
Берил Вероника Глас допила свой бокал, чмокнула Ралфа в щеку и встала.
— Спасибо за вечер.
Она потянулась за кошельком.
— Брось ты! — остановил ее Ралф. — Лучше скажи, что ты сейчас намерена делать?
— Пойду позвоню моему приятелю.
— И дальше что?
— Попрошу его сделать то, о чем мы сегодня говорили. Взойти.
— А если и на сей раз ничего не выйдет?
— Это ты о ночных звонках?
— Хотя бы.
— Тогда… Тогда мне придется попросить вас о новой встрече. Еще такой же обед. Или, может, это требует слишком много времени? Тогда ленч. Или просто выпьем?
— Непременно выпьем, — вздохнул Ралф Фентрисс, — за обедом. А сейчас брысь.
— До встречи!
Она поцеловала Ралфа и его супругу и скрылась за дверью.
— Ты еще здесь? — обратился Ралф к женщине, сидевшей с ним за одним столиком.
— Здесь, хотя и чувствую себя пустым местом, — ответила Эмили Фентрисс.
На ступеньках их дома сидел какой-то совсем еще молодой человек. Он даже не шелохнулся, когда Ралф и Эмили Фентрисс остановились возле крыльца. Они долго стояли, глядя на него, прежде чем он почувствовал их присутствие и поднял на них заплаканные глаза.
— Господи, — сказал Фентрисс. — Ты ли это, Уилли Армстронг?
Уилли горестно покачал головой.
— Теперь уже, наверное, нет.
— Говори погромче. Я тебя плохо слышу.
— Я и сам не знаю, кто я теперь! — произнес молодой человек тоном обиженного маленького мальчика. — Уилма даже разговаривать со мной не хочет.
— Если не ошибаюсь, ты не видел ее уже с полгода.
— Да, — подтвердил Уилли Армстронг, понурив голову и закрыв лицо ладонями, так что голос его звучал глухо. — Она все еще не хочет со мной говорить. Я звоню каждый день, но она вешает трубку!
Фентрисс поразмыслил.
— Не значит ли это, что она…
— Да-а, — прозвучал приглушенный ответ, — что она не хочет со мной разговаривать! — Но тут в голову Уилли пришла счастливая мысль, и он несколько приободрился. — Может быть, хотя бы вы со мною поговорите? Можно, я к вам на минутку зайду?
— Уилли, ты знаешь, который час?
— Я потерял свои часы. Я потерял все! Пожалуйста, я пробуду у вас только пять минут, я вам обещаю!
— Уилли, уже первый час ночи. Ты можешь поговорить со мною прямо здесь, на этом самом месте. Мы готовы тебя выслушать.
— Понимаете, — начал Уилли и вытер нос тыльной стороной ладони. — Дело в том…
— Не буду вмешиваться в мужской разговор, — сказала Эмили Фентрисс, обходя мужа. — Спокойной ночи, Уилли. Ралф, только недолго.
Ралф Фентрисс протянул было руку, чтобы задержать ее, но дверь уже закрылась за ней, и он остался наедине с Уилли.
— Присаживайтесь, господин Фентрисс, предложил Уилли, похлопав по ступеньке рядом с собой.
— Если речь идет всего о пяти минутах, я лучше постою.
— Ну, может, не пять, а десять, — всхлипнул Уилли Армстронг.
Фентрисс взглянул на ступеньку.
— Пожалуй, я действительно сяду.
И сел.
— Сейчас я вам всю расскажу, — начал Уилли. — Все началось с того, что Уилма…
Ралф Фентрисс вошел в спальню, волоча за собою пальто и распуская на ходу галстук.
— Вот я и протрезвел, — сказал он.
Жена подняла глаза от книги.
— Отчего такой похоронный вид?
— Я пообещал, что Уилма поговорит с ним еще раз. Что ты читаешь?
— Один из этих дурацких романов. Все прямо как в жизни.
— А это еще что?
Кивком головы он указал на клочки почтовой бумаги, лежавшие на бюро.
— Телефонные сообщения. Я их даже не смотрела. Решила предоставить это право тебе.
Он кивнул головой и взял одну из бумажек.
— «Срочно. Боско». Кто такой этот Боско?
— Я не знаю его фамилии. Это один из воздыхателей Тайны, который постоянно торчит у телевизора и в скором времени выживет нас из дома.
— Все понятно… — Он взял другую бумажку. — А это уже Арни Эймз. «Немедленно! Срочно! Не то я покончу с собой!» Как ты думаешь, он действительно может это сделать?
— Почему бы и нет? Он хороший парень, болтал бы только поменьше.
— Да, болтун каких поискать… Третье послание. Бад интересуется, что случилось с Эмили-младшей. А что, черт побери, случилось с Эмили-младшей?
— Это же твоя собственная дочка, которая живет в Нью-Йорке и пишет мыльные оперы! Припоминаешь?
— Все правильно. Да-да. Эмили-младшая… Она уехала из города, потому что за подобную писанину платили совсем недурные деньги. Господи, как пить хочется! Ты не знаешь, осталось ли в леднике пиво?
— Мы выбросили этот самый ледник много лет назад. У нас теперь холодильник.
— Да-да. — Он бросил бумажки. — Как мне надоело с ними разбираться! Может быть, ты все-таки мне поможешь? Половину мне, половину тебе — идет?
— Ну уж нет.
— А мне казалось, что супруги должны все делить, как это там — и в радости, и в горе.
— Ха-ха! — Она вновь вернулась к книге. — Где же я остановилась…
Ралф Фентрисс поворошил бумажки, потом жестом крупье сгреб их все вместе и, слегка пошатываясь, направился в дальний конец коридора, оставляя позади пустые спальни Эмили-младшей, Тайны и Уилмы. Оказавшись на кухне, он взял с полки маленькие магнитики с нарисованными на них Микки-Маусами и прикрепил записки к дверце холодильника, после чего открыл ее и с радостью воскликнул:
— Две банки пива! Нет, даже не две, а три!
Холодильник оставался открытым не меньше четверти часа, свет его лампочки играл на счастливом лице мужчины лет сорока с небольшим, державшего в каждой руке по банке пива.
Послышалось шарканье домашних туфель, и на пороге кухни появилась Эмили Фентрисс.
Она долго смотрела на своего мужа, который занимался весьма странным делом: доставал из холодильника банку за банкой, коробку за коробкой и после непродолжительного изучения бросал их в мешок для мусора.
Зеленый горошек в маленькой чашке. Полчашки кукурузы. Кусок ветчины и тарелка с мелко нарезанной солониной. Холодное картофельное пюре. Луковый соус.
Мусорный мешок быстро наполнялся.
— Позволь спросить, чем это ты здесь занимаешься? — не выдержала наконец Эмили Фентрисс.
— Сама видишь. Очищаю наш ледник… вернее, наш холодильник.
— Ты выбрасываешь совершенно нормальные продукты!
— Нет, — ответил он, обнюхивая пучок зеленого лука, и бросил его в мешок. — Я не назвал бы эти продукты нормальными.
— Ну а как бы, интересно, ты их назвал?
Он заглянул в мусорный мешок.
— Объедки, вот что это такое, — хмыкнул он и, захлопнув дверцу холодильника, повторил еще раз: — Самые настоящие объедки.
Пора в путь-дорогу
One More for the Road (2002)
Секретарша просунула голову в дверь и, обратившись к высившейся на столе баррикаде писем и книг, спросила:
— Вы у себя?
— Да, и по уши в работе. Что там?
— Какой-то маньяк хочет, чтобы мы издали его труды, и утверждает, что он написал или напишет самый длинный роман в истории!
— Мне казалось, что Томас Вулф [41] уже умер, — заметил я.
— Этот тип принес с собой четыре хозяйственные сумки, набитые чем-то вроде дров, — сказала Эльза, — только на каждом полене что-то написано. «Ночь выдалась темная и ненастная» — на одном, «Повсюду, насколько хватало глаз, лежали трупы» — на другом. [42]
Это решило дело. Я покинул свою бумажную крепость и подошел к двери, чтобы взглянуть на столь редкостного маньяка. Тот сидел в приемной, не выпуская из рук набитых доверху огромных белых сумок. Надписи были видны.
41
Томас Вулф (1900–1938) — американский писатель, автор лирико-эпических романов «Взгляни на дом свой, Ангел» (1929), «О времени и о реке» (1935), «Домой возврата нет» (1940).
42
Этот тип принес с собой четыре хозяйственные сумки, набитые чем-то вроде дров… только на каждом полене что-то написано. «Ночь выдалась темная и ненастная» — на одном, «Повсюду, насколько хватало глаз, лежали трупы» — на другом. — «Ночь выдалась темная и ненастная» — первая фраза романа Э. Д. Булвер-Литтона «Пол Клиффорд» (1830).